26 апреля 1986 года в 01:23 на четвёртом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции произошёл взрыв.

Сразу же погибли два сотрудника станции, здание четвёртого энергоблока было практически уничтожено, «крышку» реактора – бетонную плиту весом около тысячи тонн сорвало с постамента, около 190 тонн радиоактивных веществ – топлива и отходов были выброшены в атмосферу. Изотопы урана, плутония, йода и цезия, имеющие период полураспада от нескольких суток до тысяч лет.

Сотни тысяч людей участвовали в ликвидации последствий катастрофы, они получили незабываемые впечатления, не стираемый «ядерный загар» и очень ненадёжную помощь от государства.

Люди

Ликвидаторы – так называли тех, кто пытался минимизировать последствия аварии на ЧАЭС. Около 600 000 людей со всего СССР могут называть себя ликвидаторами.

Самыми первыми на устранении последствий взрыва работали сотрудники станции, пожарные и милиционеры. Все они были обречены.

Двое погибли сразу при взрыве, ещё несколько десятков человек умерли в течение нескольких недель после аварии.

Со всех уголков страны к ЧАЭС съезжались тысячи людей: специалисты-химики и физики, военные из войск радиационной, химической и биологической защиты (РХБЗ), солдаты-срочники, строители, бульдозеристы, водители, крановщики, сварщики… тысячи и тысячи людей.

Просёлочные дороги забиты снующими туда-сюда грузовиками, машинами химической разведки, бронетранспортёрами, бульдозерами и самосвалами. Тысячи тонн строительных материалов, целые поезда со сменными бригадами, большие шишки из московских министерств – всё это устремлялось к эпицентру катастрофы. Правительство взялось за решение проблемы, споро, масштабно, не жалея денег и сил.

Но, несмотря, на обилие новейшей техники, главной движущей силой процесса были люди: специалисты и простые работники, которые своими руками исправляли последствия этой чудовищной катастрофы, не давая разрастись ей до мирового масштаба.

Именно они получали свои страшные дозы радиации, хронические болезни, проблемы на всю оставшуюся жизнь. Основная часть работ была выполнена в 1986—1987 годах, в них приняли участие примерно 240 тысяч человек.

А всего «чернобыльцами» могут считать себя почти 7 миллионов жителей бывшего Советского Союза.

Контроль

Максимальная доза радиации, которую позволялось набирать ликвидатором – 25 рентген, это составляло примерно половину допустимой дозы для военнослужащих при действиях на заражённой местности (50 рентген).

Порог острой лучевой болезни, грозящей летальным исходом, начинается где-то на уровне 100 рентген (1 грей).

Каждый день дозиметристы вписывали в личные карточки полученные дозы и когда общая превышала норму – работа ликвидатора в Зоне считалась законченной и он отправлялся домой.

Но не всегда вовремя прибывала смена, часто данные в карточках занижались, а фон вблизи станции был настолько нестабилен, что даже люди, находящиеся в одной группе на расстоянии 50 метров друг от друга, могли получать совершенно разные дозы и эффективно проконтролировать это даже с помощью индивидуальных дозиметров было невозможно.

Солдаты-срочники, чистившие в первые дни после ликвидации пожара крышу третьего энергоблока, могли получить максимальную дозу за полчаса работы, стоило только на пару секунд взять кусок графитового стержня-поглотителя, заброшенного сюда взрывом с четвёртого энергоблока

В то время, как рабочие, находившиеся в непосредственной близости от взорвавшегося реактора, но защищённые южной целой стеной получали дозы в тысячи раз меньше.

https://www.youtube.com/watch?v=PBc9hHmzYqA\u0026pp=ygWnAdCa0LDQuiDQvdCw0LnRgtC4INC00LDQvdC90YvQtSDQviDQv9C-0LvRg9GH0LXQvdC90L7QuSDQtNC-0LfQtSDQvtCx0LvRg9GH0LXQvdC40Y8g0L_RgNC4INC70LjQutCy0LjQtNCw0YbQuNC4INCw0LLQsNGA0LjQuCDQvdCwINGH0LXRgNC90L7QsdGL0LvRjNGB0LrQvtC5INCw0Y3RgSAyMDIz

Уровни радиации (и соответственно дозы) в пределах 30-километровой зоны вокруг взорвавшегося 4-го реактора Чернобыльской АЭС в 1986 году различались между собой в миллионы раз: от нескольких десятых миллирентген в час на южной границе зоны — до сотен рентген в час в некоторых местах на самой АЭС.

С техникой было сложнее. Техника – не люди, она железная, радиацию накапливает в пыли, лежащей во всех швах и под колёсными арками, в металле, в резине – везде.

На всех выездах из Зоны были устроены дозиметрические посты, которые меряли всю выходящую технику.

Если фон превышал допустимые показатели, машину отправляли на ПУСО – (Пункт специальной обработки), где специальные поливочные машины и ребята, с головы до ног укутанные в резину мыли их из брандсбойтов мощной струёй воды с деактивирующим порошком.

После каждой мойкой проводили новые замеры, если после трёх раз машина продолжала «звенеть» — её отправляли в могильник, а пассажиры добирались до места дислокации пешком

ПУСО по зоне были разбросаны не просто так. Основной каскад состоял из четырёх пунктов: «Копачи», «Лелёв», «Рудня Вересня», «Дитятки».

Каждое следующее ПУСО пропускало — дальше от АЭС и все ближе к миру нормальному — только машины со все меньшим и меньшим уровнем радиации на них.

Техника порой служила гораздо меньше людей, сотни грузовиков, тракторов, бульдозеров, бронетранспортёров и вертолётов нашли своё вечное пристанище на «могильнике».

Работа

Ликвидационные мероприятия включали две основные составляющие: возведение саркофага над уничтоженным энергоблоком для предотвращения дальнейшего распространения радиоактивных веществ и деактивация уже заражённой территории.

Помимо этого на широкую ногу была поставлена радиационная разведка, которой занимались как военнослужащие войск радиационной, химической и биологической защиты, так и гражданские специалисты.

Они тщательно проверяли фоновые уровни и уровень заражения почвы и воды во всей зоне отчуждения и за её пределами, именно на основе их данных принимались решения о проведении тех или иных работ и об отселении жителей.

Верхний слой земли снимали с помощью бульдозеров с «бронированными» усечёнными кабинами только для водителей. Кабины укрыты листовой броней, с маленькими освинцованными оконцами, несколько огромных зеркал заднего обзора установлены на радиаторе, двери и переднем бампере. Позднее стали применять и радиоуправляемые машины советского и японского производства.

 Затем схожим образом оборудованные экскаваторы засыпали грунт в металлические контейнеры, рабочие закрывали крышки и краны грузили их на большие грузовики, чтобы затем захоронить в специально отведённых местах. Все работы производились строго по времени, иногда одна рабочая «смена» не превышала пяти минут.

«Нас одиннадцать человек. Значит, общее время работы — около часу. Работаем. Прибежал водитель ИМРа, пулей влетел через верхний люк в машину, захлопнул крышку. Заурчал мотор. Я послал первого бойца, сделав засечку времени.

Он сноровисто поставил контейнер, отбросил крышку, посигналил водителю рукой — можно грузить. Подготовка контейнера заняла всего лишь сорок секунд. Боец вернулся, тяжело дыша от возбуждения.

Поразительно, как много пота выделяет человек под влиянием страха».

Сергей Беляков, «Ликвидатор»

Помимо уборки грунта массового пилили и закапывали деревья, отмывали дороги, стоянки техники, чтобы максимально снизить количество радиоактивной пыли, разносимой вместе с транспортом.

Но основная работа – это, конечно же, возведение объекта «Укрытие». Он был сооружён за рекордно короткий срок: 206 дней, силами почти 90 тысяч человек. Циклопический «саркофаг» включает в себя семь тысяч тонн металлоконструкций и почти 800 тысяч тонн бетона.

Здесь работали сварщики, резчики, крановщики, рабочие-строители, сотни водителей и операторов тяжёлой техники.

Оперативная разработка проекта и руководство строительством лежало на плечах 605-ого управления специального строительства Министерства среднего машиностроения СССР.

Именно эти люди ценой невероятных усилий и собственного здоровья предотвратили развитие катастрофы, сдержали радиоактивную «заразу» в минимально допустимых рамках. Почти 95% выброшенного радиоактивного топлива находится в пределах «Укрытия»

Основной состав ликвидаторов из различных частей и подразделений, а также гражданских специалистов размещался за пределами 30-ти километровой зоны отчуждения, людей старались размещать по розе ветров в самом благополучном от АЭС направлении — в южном. Поэтому каждый рабочий день включал в себя длительные поездки «туда-обратно».

«Распорядок дня был таков: подъём в 6 утра, приведение себя в порядок, завтрак. В 7.00 – погрузка в автотранспорт, в 8.00 – уже на Чернобыльской АЭС. Получали дозиметры.

Химические разведчики определяли степень заражения тех мест, где будем работать, и в зависимости от радиоактивного загрязнения этих мест планировалось время, которое мы будем работать (час, 1,5 часа, 2 часа)… за время работ в полку ни разу не слышал, чтобы кто-то из ликвидаторов отказался ехать на Чернобыльскую АЭС.

Надо – значит надо. Работать на станции считалось очень престижно, поэтому каждый комбат стремился, чтобы его батальон работал на Чернобыльской АЭС».

Сергей Колпаков-Мирошниченко «Чернобыльская боль»

По воспоминаниям ликвидаторов одно из самого неприятного, что могло случится – было отрицательное решение на посту дозиметрии, который выпускал транспорт из зоны.

Если уровень излучения превышал допустимый даже после «отмывки», то машину не выпускали за пределы поста, а это значило что экипажу и рабочим теперь приходилось выбираться на попутках, потом решать проблемы с транспортов уже в расположении.

Однако работа на ПУСО тоже была не из лёгких: приходилось работать в самую жару закутанными в резиновые плащи, полные комплекты ОЗК, не снимая респираторов и очков из-за летящих во все стороны брызг и водяной пыли со взвесью радиоактивных частиц.

«Русый молодой парень — мойщик ПУСО — рассказывает:

— Смена у нас по 12 часов — с 8 до 8 вечера, или всю ночь до 8 утра… Ночью полегче — нежарко, и машин меньше, можно придремнуть… И по 0,6 радиков за смену пишут. Если удастся на ПУСО продержаться, дома буду через месяц… Я сам из Симферополя. Из армии полгода как вернулся, три месяца как женился, а тут в чернобыль — пажа-а-алте…»

Сергей Мирный «Живая сила. Дневник ликвидатора»

Но не всем ликвидаторам удавалось разместиться в относительно безопасных местах. Самые ценные и необходимые кадры проживали прямо на станции в непосредственной близости от самого разрушенного четвёртого энергоблока.

«Вход в подвал ничем не примечателен. Тускло светят лампочки в тяжелых проволочных плафонах, тенями вдоль стен скользят люди, голоса приглушены, слышатся словно сквозь вату. После очередной пары задраиваемых дверей вхожу в большую комнату, размеры которой оценить трудно из-за полумрака.

Очень влажно, циркуляция воздуха почти не ощущается, мешают деревянные двухэтажные нары в несколько рядов.

На них спят люди; здесь расквартированы наиболее востребованные кадры УС-605, крановщики, экскаваторщики, сварщики, те, кто всегда нарасхват, те, кто уже самостоятельно светится по ночам от постоянного переоблучения, поэтому им свет не нужен… Отдельные нары завешены простынями.

Под края у многих подоткнуты сохнущие портянки, белье. Негромко жужжит электробритва. Мужик с неправдоподобно белым, упырьего вида лицом, сидит на нижних нарах, монотонно раскачиваясь вправо-влево. Увидев меня, он прекращает качаться и извиняющимся тоном говорит:

— Сон потерял, разницу между днем и ночью уже не определяю, живу только от смены к смене. Число какое сегодня?

— Шестое августа, — я протягиваю ему сигареты. Он тут же жадно закуривает, не скрываясь».

• Сергей Беляков «Ликвидатор»
• Работа ликвидаторов – это свидетельство мужества и героизма мирного времени, самая масштабная экологическая катастрофа была побеждена благодаря неимоверным усилиям обычных людей.
• 

Последствия

Из-за взрыва погибли двое сотрудников станции. Ещё 29 человек умерли в течении месяца в московских клиниках из-за последствий острой лучевой болезни.

В последующие годы непосредственно от радиационных факторов погибли более 60 человек, ещё десятки стали жертвами несчастных случаев (дорожно-транспортных происшествий, аварий на строительной площадке) во время операции по ликвидации последствий аварии.

Тысячи людей, так или иначе, страдают от приобретённых заболеваний щитовидной железы, болезней системы кровообращения, психоневрологических расстройств долгие годы после аварии.

Из-за аварии на Чернобыльской АЭС значительная часть Киевской и Житомирской областей Украины, большая территория в соседней Белоруссии и часть Брянской области России – оказались подвергнуты радиационному заражению, что повлекло за собой отселение людей и введение специального пропускного режима

Были полностью отселены два крупных города: Припять с населением около 50 тысяч человек и Чернобыль с 13 тысячами населения, множество деревень и сёл в зоне отчуждения перестали существовать – их жители стали вынужденными беженцами на обеспечении государства. Более 350 тысяч человек подверглись переселению сразу после аварии.

Немногие рискнули вернуться домой, около 1,5 тысяч человек вскоре после трагедии заселились в свои дома.

В основном это были люди пожилого возраста, которым тяжело было оторваться от корней, которым не могли помочь родственники на «большой земле», сегодня в зоне отчуждения живёт всего около 300 человек, не считая тех, кто работает вахтовым методом, а их около пяти тысяч.

https://www.youtube.com/watch?v=PBc9hHmzYqA\u0026pp=YAHIAQE%3D

Развитые страны начали рассматривать использование альтернативных методов добычи энергии, строительство АЭС по всему миру приостановилось, поднялась широкая общественная дискуссия о допустимости экологических рисков, связанных с деятельностью АЭС. Ядерный сектор наиболее развит в европейских странах, например во Франции доля АЭС в общей выработке – более 70%, в Литве Игналинская АЭС вырабатывала больше энергии, чем потребляла вся страна, всего в мире доля мирного атома около 3%.

Однако до сегодняшнего дня все альтернативы атомной энергетики обладают внушительным набором минусов.

Этот тип энергетики позволяет снизить выбросы парниковых газов в атмосферу и при нормальной эксплуатации несёт значительно меньше рисков для окружающей среды, чем другие типы энергогенерации.

И пока термоядерный синтез остаётся недостижимой мечтой человечества, мы будем свидетелями развития мирного атома.

«Мы так и не узнали, какую дозу радиации получили…»

— Как вы узнали об аварии?

— Я сидела дома, когда по телевизору передали, что произошел взрыв на чернобыльской АЭС. Нас в тот вечер вызвали на работу, чтобы рассказать в подробностях об аварии и объяснить, что нужна специальная группа по ликвидации последствий.

— Когда вас туда отправили? Где вы жили?

— В октябре 1987 года, получается, спустя год после аварии я туда приехала. Работала ровно 21 день. Наш штаб находился в Киеве. Территория делилась на две зоны: чистая зона и грязная. Чистая зона — это наш штаб, а грязная соответственно — Чернобыль.

— Как проходил ваш рабочий день?

— Каждый день утром нас отвозил автобус до Чернобыля, там мы работали, а вечером забирал и отвозил обратно. Жили мы в домах по 4−5 человек.

У нас был составлен график и каждый день, абсолютно каждый день мы мыли полы со специальным раствором.

Кормили нас только морской капустой, давали также разные булочки и сметану (В морской капусте содержится йод, который помогает не получать большое количество радиации).

— А чем именно вы там занимались? Какую работу выполняли?

— Обследовать энергоблоки женщинам запрещалось, поэтому мы занимались ликвидацией последствий аварии. Мы заново делали электропроводку, освещали все, по сути, делали такую же проектную работу, как и дома, только по ликвидации объектов.

— Была ли на вас какая-нибудь защита? Что вы делали, чтоб не получить большую дозу радиации?

— Каждый день нам выдавали новую клетчатую рубашку, а вот штаны у меня были свои, которые я после командировки сразу выкинула. Так же нам выдавали специальный порошок, чтобы им протирать одежду. Воду пить в Чернобыле нам не разрешали, вместо нее давали пить Coca-cola.

— Когда вы ехали в Чернобыль, вам было страшно или может вы испытывали профессиональное любопытство?

— На самом деле, я не думала об этом. Было мне страшно или нет. Поехала и поехала. А попала я туда спонтанно. Однажды мой коллега пошутил надо мной и сказал: «Ну я тебя записал в график в Чернобыль!».

А я ему отвечаю: «Записал, значит записал». На что он мне говорит: «Что? Правда?». Естественно родители об этом не знали, да и я была молодая, не боялась. Мне совершенно не было страшно.

Я думала о том, что я еду в самую обычную командировку, как и в другие города, работать.

— А сколько лет вам на тот момент было?

— Ну давай посчитаем. Родилась я в 1955 году, получается 32 года. На тот момент я была обычным инженером.

Рабочее место Елены Катагоровой. (архив Е. А. Катагоровой)

— Как ваши коллеги, которые тоже поехали, отреагировали на командировку в Чернобыль?

— Конечно, многим было страшно. Многие люди заранее себя убедили, что они подвергнуться опасным облучением. Однажды моя коллега даже упала в обморок. Да, конечно, было не приятно там находиться, почти всегда сохло во рту. Но все же, я думаю это уже на психологическом уровне. Человек сам себя заранее убеждает, что все будет не совсем спокойно.

— Есть миф, что из-за радиации рыбы в озерах стали в разы больше, фрукты и овощи растут нереальных размеров, это правда?

— На счет животных не знаю, не буду врать, а вот фрукты, это действительно так. Клубника, которую никто никогда не поливал, росла сочная крупная. Люди, которые там жили и работали, чернобыльцы совсем перестали бояться. Они эту клубнику, которая получила серьезную дозу радиации, собирали и ели вместе со сметаной.

— Какой уровень радиации был на тот момент в Чернобыле? Какую дозу излучения вы получили во время работы на станции?

— А уровень радиации нам никто и не говорил. Как только нас привезли, нам выдали счетчики радиации, которые мы носили в карманах всегда с собой. После того, как мы уже собирались уезжать домой, у нас счетчики забрали, не сказав, какую дозу радиации в итоге мы получили, работая на Чернобыльской АЭС.

— Что больше всего вас впечатлило во время работы?

— Единственное, что меня очень впечатлило, это страшная атмосфера, которая была в брошенных частных домах. Однажды мы делали обход по частным домам и я постоянно заглядывала в окна. И как сейчас помню один дом. Внутри на полу лежала кукла и рядом разбитая ваза. Очень страшная картина.

— Получается, все вещи людей остались нетронутыми?

— Не совсем так. Конечно, игрушки, посуду никто не трогал, а вот машины, батареи — все свозили в одну яму. Мародеры снимали с машин запчасти, переплавляли металл и везли продавать в другие города, продавая на обычных продовольственных рынках.

— После того, как вернулись домой, вы чувствовали себя нормально? Были у вас какие-нибудь проблемы со здоровьем?

— В самом начале, когда только вернулась домой, было все хорошо, но спустя время, я стала замечать, что каждый раз, когда вставала с кровати, со стула, у меня сильно кружилась голова. Все вокруг плыло. Мне приходилось садиться обратно и где-то полчаса сидеть, ждать пока пройдет головокружение. Это меня очень напугало. Но в скором времени, я вылечилась, и все пришло в норму.

— Страна говорит вам «спасибо» за подвиг, который вы совершили? Есть у вас какие-нибудь льготы?

— Через 3−4 года после командировки мне дали льготы на чернобыльские отпуска, бесплатные проезды, путевки, бесплатные санаторные лечения. Но сейчас уже все отобрали.

Рабочее место Елены Катагоровой. (архив Е. А. Катагоровой)

— Правда ли, что власти скрывали ситуацию от населения и общественности с первых минут аварии на ЧАЭС?

— Да, это действительно так. Документы, касающиеся аварии были засекречены. Очень много людей пострадало, многие погибли, но могли и выжить, если бы знали правду. На следующий день после взрыва люди пошли на работу, в школы. Жизнь спокойно продолжалась. Потом, конечно, всех эвакуировали и, причем быстро.

— Если вам сейчас предложат съездить туда, вы согласитесь?

—Нет, совершенно и точно нет. Я никогда не вернусь туда. Это действительно страшно. Порой хочется забыть все это как плохой сон.

Интервью подготовила Соня Пономарёва

«Кожа как капроновый чулок соскакивала»: Чернобыльская авария – глазами врачей, ликвидаторов и местных жителей

Код тревоги Чернобыльской АЭС – 1234. Взрыв произошел в 1 час 23 минуты на 4-м энергоблоке. Тогда в нашей жизни и появилось слово «ликвидатор». Корреспондент телеканала «МИР 24» Дмитрий Барбаш – о том, что сделали эти люди.

Когда-то здесь жили люди. Сегодня – зона отчуждения. В апреле 1986-го семье Тамары Никитюк пришлось срочно собрать вещи и уехать. Вернулась 35 лет спустя.

«Вот моя квартира на втором этаже, где мы жили, двухкомнатную нам дали. Мы приехали сюда в 1980 году, здесь родился мой старший сын», – рассказывает женщина.

«Лично видел человек пять, наверное. С ними говорить было невозможно. У них рот не раскрывался. Кожа как капроновый чулок соскакивала с тела. Они только плакали, кричали – и больше ничего», – вспоминает генерал-майор, ликвидатор аварии на ЧАЭС Николай Тараканов.

В Чернобыле Николай Тараканов находился три месяца подряд. Командовал военными. Заработал острую лучевую болезнь.

«Я сел на вертолет, взлетел осмотреть все это. На душе, конечно, кошки заскреблись – я не знал, живым уеду я отсюда или нет», – признается Тараканов.

В ночь на 26 апреля на 4-м энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции проводились испытания турбогенератора. Планировалось остановить реактор и замерить показатели. Но заглушить его безопасно не удалось.

«И российские, и международные специалисты пришли к выводу: да, вина операторов есть, но такой тип реакторов в определенных условиях можно ввести в нестабильные параметры работы. Непосредственное начало аварии – нажатие кнопки аварийной защиты, после которой реактор должен был остановиться, а он начал разгоняться», – объясняет профессор РАН Андрей Ширяев.

Взрыв полностью разрушил реактор. Пожарные из Припяти прибыли на станцию уже через семь минут. Командовали расчетами лейтенанты Виктор Кибенок и Владимир Правик. Шестеро огнеборцев, включая командиров, умерли от лучевой болезни в течение нескольких недель.

«Пожарные во всех смыслах поступили героически. Почему это было необходимо сделать: здание четвертого энергоблока и здание работающего третьего энергоблока – это одно физически здание. Крыша покрыта битумом, и огонь распространился бы на соседний блок», – поясняет профессор РАН Андрей Ширяев.

В Чернобыль подразделение Олега Чичкова срочно перебросили из Читы. Летчик – один и первых ликвидаторов аварии. В его медицинской карте сегодня 32 диагноза.

«Идет как марево над 4-м блоком. Оно лазурного цвета, колеблется, идет вверх лучом, не расплывается», – вспоминает ликвидатор.

Из 190 тонн ядерного топлива 171 тонну выбросило взрывом наружу. Крыша станции была усыпана обломками реактора. Уровень радиации – 10 тысяч рентген в час. При безопасном – 50 микрорентген.

Радиоактивное облако накрыло несколько областей Советского Союза: это Киевская, Гомельская, Могилевская, Брянская, Калужская, Орловская, Тульская области. В радиусе 30 километров от станции была объявлена зона отчуждения – 2 600 квадратных километров.

В результате аварии навсегда лишились своих домов около 140 тысяч человек. Больше всего пострадала Беларусь.

«Радиоактивному загрязнению подверглись 1 миллион 660 тысяч гектаров сельскохозяйственных земель. Это порядка 20% земель на 1986 год. Выпали два нуклида. Это Цезий-137 и Стронций-90. Цезий – период полураспада 30 лет. Стронций – 29 лет», – уточняет заместитель директора Института почвоведения и агрохимии Национальной академии наук Республики Беларусь Николай Цыбулько.

Но загрязнение не ограничилось 30-километровой зоной. Увеличение радиационного фона фиксировали в Европе. Повышенное содержание Цезия-137 ученые обнаружили в лишайнике и мясе оленей в арктических областях России, Норвегии, Финляндии и Швеции.

«Пришли автобусы – такие «Икарусы» красные, шесть штук или 8. Сказали: «Детей срочно, мам с детьми, школьников, всех детей – вывезти». Мы надеялись, что мы вернемся, нам объявили: взять с собой только документы и поесть что-нибудь на дорогу», – рассказывает местная жительница Тамара Никитюк.

Официально об аварии на станции объявили только 28 апреля. Тем временем в Киеве – от Чернобыля по прямой 83 километра – готовились к первомайской демонстрации. Отменять ее не стали. Боялись паники. Среди тех, кто 1 мая 1986 года шел по Крещатику, была и известная украинская актриса Дарья Волга.

«Я помню, нам всем выдали голубенькие курточки, цветочки какие-то, и мы потащились на эту демонстрацию. Всем нашим классом, мне было 11 лет. Пришел мой папусик и сказал, что члены политбюро поувозили своих детей… Кто-то ему сказал, что случилась страшная авария», – вспоминает те дни актриса.

Радиацию гасили с воздуха. На реактор сбрасывали песок, свинец и мешки со специальной смесью, которую в кратчайшие сроки разработал академик Валерий Легасов. Как вспоминает Олег Чичков, летчики летали в майках и трусах.

«Жара за 30 градусов! А над реактором – 65-68 градусов. Внутри есть термометр, который показывает температуру. На высоте 200 метров 5 мая было плюс 67», – поясняет полковник ВВС РБ Олег Чичков.

Радиолог Лев Артишев – один из немногих, кто знал, чем опасна радиация.

«Потому что люди не понимали. Есть места, где надо двигаться только бегом, написано: «Бегом!», а он там сядет, маску снимет, яблоко ест», – рассказывает Артишев.

На помощь людям приходила техника. Специализированные транспортные роботы – или СТРы – убирали мусор с крыши третьего энергоблока. Колесную базу использовали от лунохода.

«Уже в июле техника была отправлена в Чернобыль. С июля по декабрь было расчищено порядка 2500 квадратных метров грунта. Там, где излучение было на запредельных характеристиках», – рассказывает генеральный директор АО НИИ «Траснмаш» концерна Уралвагонзавод Антон Свиридов.

Но роботов было мало. Со всего Советского Союза на Украину шли эшелоны. Инженеры, ученые, врачи, строители знали, куда едут. Солдаты-срочники – не всегда.

«Настроения были разные, скажем, у меня полроты были таджики, казахстанцы и кыргызстанцы, их обманули – сказали, что они едут на ликвидацию землетрясения в Молдове, а привезли в Чернобыль», – вспоминает председатель Общественного объединения «Союз Чернобыля» Виктор Деймунд (Казахстан).

Из Чернобыля многие возвращались не домой, а в больницы. Лучевая болезнь поражала практически все органы. Гибнут клетки костного мозга.

«Мы видим, сколько у человека отверстий было – вся подушка в крови: из ушей, из носа, изо рта. Мы просто удивлялись, что это такое?» – рассказывает ликвидатор аварии на ЧАЭС Вали Одинаев.

Через Чернобыль прошли более полумиллиона советских граждан. Все они получили высокие дозы радиации и звание «ликвидатор». В странах Содружества им положены льготы – на оплату коммуналки, медицинское обслуживание. Своими жизнями и здоровьем они предотвратили катастрофу планетарного масштаба. 160 тысяч из них стали инвалидами. Многие умерли в результате болезней.

«Это была ответственность перед всей страной. Сколько нас тут могло пострадать, а там – миллионы. Поэтому и работали. Таких слов, как подвиг, не употребляли. Просто – надо. На войне как на войне», – вспоминает полковник ВВС Республики Беларусь Олег Чичков.

Сотрудники телеканала «МИР» из Беларуси нашли уникальные кадры хроники ликвидации аварии и самих героев 35 лет спустя. 26 апреля смотрите документальный фильм «Чернобыль. Горечь полыни» на телеканале «МИР».

Чернобыльцам пересчитают дозы?

В феврале Минздрав опубликовал проект правительственного постановления (оно должно вступить в силу с 2020 г.

) «Об утверждении перечня заболеваний, возникновение или обострение которых обусловлено воздействием радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС, аварии в 1957 году в производственном объединении “Маяк” и сбросов радиоактивных отходов в реку Теча». На обсуждение документа было отведено две недели.

Уже после завершения этого срока на проект постановления (до сих пор не подписанного) обратили внимание известные врачи, забеспокоившись, не будет ли ограничено число пострадавших, которые могут получать медицинскую и социальную помощь.

Сам перечень заболеваний содержит 8 позиций, среди указанных заболеваний – злокачественные новообразования, радиационный лучевой дерматит, ишемическая болезнь сердца и цереброваскулярные болезни, развитие которых обусловлено воздействием ионизирующего излучения, и т.д.

В действующем постановлении от 2004 г. таких позиций 6, и это также «нозологии, относящиеся к детерминированным эффектам радиации… связь развития которых с перенесенным лучевым воздействием в больших дозах доказана». Среди них нет включенных в нынешний проект ИБС и цереброваскулярных болезней, вызванных ионизирующим облучением.

С другой стороны, проект предлагает заменить в перечне новообразования злокачественными новообразованиями и исключить доброкачественные опухоли, а также новообразования in situ, неопределенного или неизвестного характера.

Разработчики документа объясняют это отсутствием «специфических тестов, позволяющих с уверенностью отличить случай заболевания злокачественными новообразованиями, обусловленный действием ионизирующей радиации, от случаев злокачественных новообразований, вызванных иными факторами», а «международный опыт показывает, что в качестве радиационного эффекта развитие доброкачественных новообразований не рассматривается».

В Минздраве, исходя из опыта прошедших 30 лет, считают, что и в дальнейшем последствиями для здоровья ликвидаторов и жителей загрязненных радионуклидами территорий останутся онкология и заболевания системы кровообращения (в первую очередь –  сердечно-сосудистые и цереброваскулярные). Базовым порогом для отнесения пациента к группе пострадавших от лучевого воздействия в проекте является «подтвержденная объективными методами (цитогенетический анализ и другие) доза облучения не менее 0,5 Зв». В постановлении 2004 г. такого численного критерия нет в принципе. 

«Снизить порог»

Что касается чернобыльцев, получивших малые дозы радиации, им, судя по всему, будет значительно труднее доказывать свою причастность к льготным категориям пациентов.

Вице-президент Общества специалистов доказательной медицины, профессор НИУ ВШЭ Василий Власов отреагировал на проект постановления, высказав опасение: «Фактически речь идет об ограничении числа облученных граждан, которые могли бы претендовать на меры социальной защиты. Например, теперь не все злокачественные опухоли будут признаваться у облученных “обусловленными” радиацией, а только те, “развитие которых обусловлено воздействием ионизирующего излучения”».

Такой точки зрения придерживается не только он. «Было принято решение: раки у чернобыльцев считать связанными с аварией и обеспечивать их первоочередное лечение. Люди “не жалели живота своего”, а теперь… государство решило поэкономить.

Как будто много денег наскребут с этих несчастных», – прокомментировал порталу Medvestnik.ru инициативу председатель правления Московского городского научного общества терапевтов профессор Павел Воробьев. В 1986 г.

он участвовал в оказании помощи пострадавшим в Чернобыльской аварии и, по его словам, оказался «единственным человеком в стране, который знал истинные дозы полученных “изотопов” людьми, попавшими в больницу, и выдавал лет 15 справки».

Профессор занимает взвешенную и осторожную позицию, указывая, что масштаб воздействия аварии был меньшим, чем часто считается, однако ликвидаторы и местные жители действительно пострадали от воздействия радионуклидов йода.

В ФГБУ «Всероссийский центр экстренной и радиационной медицины» им. А.М.

Никифорова», который специализируется на лечении этой категории пациентов, пояснили, что накопленные «научные, клинические и эпидемиологические данные о влиянии радиационного фактора на состояние здоровья человека требуют внесения изменений в перечень радиационно обусловленных заболеваний». В нем сохранятся группы заболеваний, связь развития которых «с перенесенным лучевым воздействием в больших дозах доказана».

Но у руководства ВЦЭРМ есть свои претензии к проекту.

«В последние десятилетия получены убедительные данные, основанные на результатах радиационно-эпидемиологических исследований по оценке радиационных рисков нераковых заболеваний, в том числе болезней системы кровообращения (ишемическая болезнь сердца, цереброваскулярная болезнь при дозах облучения от 0,2 до 0,5 Зв). …По нашему мнению (и это было в нашем замечании к проекту постановления), целесообразно снизить рекомендуемый в документе порог полученной дозы облучения с 0,5 до 0,3 Зв», – сообщил директор ВЦЭРМ Сергей Алексанин.

При этом он отметил, что принятие постановления «не может сказаться на численности обслуживаемых учреждениями облученных граждан, т.к.

оказание помощи “чернобыльскому контингенту” и приравненным к нему контингентам не зависит от установления причинной связи заболеваний с воздействием радиационных факторов или отсутствия такой связи».

Точно так же независимо от наличия (или отсутствия) связи между инвалидностью и воздействием радиации предоставляются лекарственная помощь и средства реабилитации «инвалидам из числа облученных граждан».

Не повлияет постановление и на объемы и качество медпомощи чернобыльцам в самом ВЦЭРМ, ответил порталу Medvestnik.ru директор центра: оказание такой помощи, в том числе высокотехнологичной, также не зависит от того, вызвана ли инвалидность радиационными факторами, «а определяется объемами финансирования на оказание медицинской помощи данному контингенту». 

«Никто не знает данных»

Мы попросили Павла Воробьева подробнее высказаться о ситуации с постановлением.

Профессор напомнил, что есть несколько совершенно разных групп, объединенных термином «чернобыльцы»: «Это ликвидаторы, непосредственно работавшие на станции в очагах большого загрязнения радиоактивными элементами; люди, непосредственно не имевшие контакта с радиоактивным загрязнением; лица, проживавшие в зоне отчуждения, и лица, проживающие в местах, где выпало относительно много радиоактивных осадков (по крайней мере, Брянская, Орловская, Тульская, Смоленская, Московская области). Число последних граждан не только не уменьшается, но и имеет тенденцию к росту, так как достаточно там прописаться, чтобы получить соответствующий статус и льготы».

Проект постановления, по словам эксперта, нацелен именно на льготников, для которых важно установить связь «между переоблучением и развитием болезней», но не касается всего объема медицинской помощи пострадавшим.

«Если все, что касается непосредственных воздействий ионизирующей радиации, сомнений не вызывает, включая пусть и не явную, но возможную ее связь со злокачественными новообразованиями (повышение заболеваемости на 1–5% нельзя уловить методами обычной статистики), то связь некой “ишемической болезни” с радиацией представляется надуманной. Нет никакой “ишемической болезни”, критериев диагностики не установлено и установлено быть не может, так как это группа заболеваний, включающая инфаркт миокарда, стенокардию и др. Если есть данные по росту числа инфарктов миокарда у ликвидаторов или жителей, то было бы любопытно ознакомиться с результатами научных исследований. До сих пор ничего на этот счет в мировой литературе не опубликовано. Тут все очень просто: если действительно растет число больных со стенокардией, то будет расти и число больных с инфарктом миокарда. При больших дозах облучения сосудистые проблемы возникают, это правда, и касаются они разных сосудистых бассейнов. Но при относительно низких дозах никакого прироста сосудистых катастроф нет».

Оценить влияние еще не принятого постановления на число пациентов, получающих медпомощь в специализированных центрах, трудно: нет данных. «Чернобыльцы и приравненные к ним лица получают медицинскую помощь в обычных медорганизациях.

За подавляющим большинством из них (если не сказать – за всеми) не установлено никакого наблюдения, как за пострадавшими от бомбардировок в Хиросиме и Нагасаки в Японии. Более того, никто не знает данных дозиметрии ликвидаторов: эти сведения были уничтожены.

Можно косвенно определить полученные дозы по хромосомным аберрациям или спину электронов в эмали зубов. Но делают это в очень малом числе специализированных организаций, информация никак не обобщается и не анализируется».

Как выводы профессора, так и ответ руководства ВЦЭРМ свидетельствуют, что реальные объемы медпомощи чернобыльцам и численность пациентов скорее всего будут определяться «по факту» и – одновременно – исходя из бюджетных возможностей конкретного года. Т.е., как и прежде, в плановом порядке, но «в ручном режиме».

Двух недель на обсуждение проекта явно не хватило и, если постановление примут в нынешнем виде, мнение о том, что оно сырое и недоработанное, может оказаться преобладающим.

Ликвидаторы катастрофы на ЧАЭС: о предельной дозе радиации и возведении саркофага

© РИАМО

День памяти погибших в радиационных авариях и катастрофах и День участников ликвидации их последствий отмечаются 26 апреля. В 2016 году исполняется 30 лет со дня аварии на Чернобыльской атомной электростанции (ЧАЭС), которая стала самой страшной и масштабной техногенной катастрофой XX века. Подмосковный наукоград Протвино – второй в России город по количеству жителей-ликвидаторов. Корреспонденты Протвинского информагентства пообщались с людьми, которые участвовали в этом смертельно опасном деле, и узнали, как возводили «саркофаг» над ЧАЭС, и что означало быть «сожженным».

Катастрофа мирового масштаба

https://www.youtube.com/watch?v=FflYBoGJEL8\u0026pp=ygWnAdCa0LDQuiDQvdCw0LnRgtC4INC00LDQvdC90YvQtSDQviDQv9C-0LvRg9GH0LXQvdC90L7QuSDQtNC-0LfQtSDQvtCx0LvRg9GH0LXQvdC40Y8g0L_RgNC4INC70LjQutCy0LjQtNCw0YbQuNC4INCw0LLQsNGA0LjQuCDQvdCwINGH0LXRgNC90L7QsdGL0LvRjNGB0LrQvtC5INCw0Y3RgSAyMDIz

Четвертый энергоблок – эпицентр взрыва на ЧАЭС

Фото из личного архива Владимира Землякова

Взрыв, разрушивший ядерный реактор четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС на Украине, произошел 26 апреля 1986 года. От лучевой болезни пострадали более 130 рабочих, 28 из которых погибли.

Было эвакуировано население в радиусе 30 километров, впоследствии эта зона стала зоной отчуждения. Более 5 миллионов человек получили различные дозы облучения, которые крайне негативно сказались на их здоровье. Авария нанесла серьезный ущерб экологии, а также мировой атомной энергетике.

В ликвидации последствий аварии на ЧАЭС в общей сложности участвовали более 600 тысяч человек.

Аварию в Чернобыле недаром называют катастрофой мирового масштаба. Когда в правительстве СССР решали, какому ведомству отдать поручение по устранению последствий, выбор пал на Министерство среднего машиностроения, которое управляло атомной промышленностью.

В подмосковном Протвино располагается градообразующее предприятие – Институт физики высоких энергий, на котором в то время работал практически весь город.

Поэтому Министерству среднего машиностроения СССР не составило труда набрать в институте команду специалистов разных профилей – дозиметристов, строителей, пожарных и медиков, которые отправились ликвидировать последствия аварии на ЧАЭС. С 1986 по 1991 год в Чернобыле побывали 496 протвинцев.

В настоящее время их осталось 196 человек, а также 29 офицеров и прапорщиков, 23 из которых награждены орденом Мужества и столько же – медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.

Фото из личного архива Владимира Землякова

Отдел радиационных исследований возглавлял Евгений Федорович Соколов. Его «чернобыльский стаж» – 10 месяцев в 1986, 1988 и 1989 годах. Награжден орденом Мужества.

«Ликвидация последствий аварии на ЧАЭС – очень сложная, тяжелая, опасная работа. Я возглавлял там отдел радиационных исследований и не устану повторять: лучшая защита от всякого рода потрясений – это знание.

А незнание – это первый шаг к заболеваниям, стрессам и так далее. Надо знать, с чем работаешь и как защищаться, и «вооружать» этим знанием остальных – строителей, военнослужащих», – рассказывает Евгений Соколов.

По его словам, «Министерство среднего машиностроения СССР во главе с министром, трижды Героем соцтруда Ефимом Павловичем Славским профессионально организовала ликвидацию аварии такого масштаба.

Однако сказать, что все было организовано без сучка, без задоринки, было бы преувеличением: были, особенно вначале, и неразбериха, и совершенно ненужные действия – например, выход на крышу для водружения знамен.

Планерка с руководителями участков

Фото из личного архива Владимира Землякова

Ликвидаторы говорят, что бояться им было некогда, так как перед ними поставили задачи – их нужно было выполнять.

«Мы – дозиметристы – знали, что будем в Чернобыле в любом случае. Более того, первый руководитель нашей выездной группы собрал нас и сказал, что у нас другого выбора нет – мы должны туда ехать. Все спокойно к этому отнеслись, потому что знали – нас эта чаша не минует», – вспоминает Евгений Соколов.

Владимир Петрович Земляков находился в Чернобыле с сентября по декабрь 1986 года, командовал полком военных строителей, был награжден орденом «За службу в Вооруженных Силах СССР».

«Отдаленно представлял, куда отправляюсь, но, когда туда попадаешь, о здоровье не думаешь: нужно идти – идешь, нужно делать – делаешь. Напряжение, концентрация сил были так велики, что никакие болезни нас там не преследовали, как на войне. Чернобыль и был для нас, как маленькая война», – отмечает Владимир Земляков.

Для семей ликвидаторов Чернобыль тоже был, как война: они со слезами отпускали туда родных, понимая, что могут уже никогда их не увидеть. Но все равно отпускали – это общее дело, важность которого невозможно переоценить.

«Был Советский Союз – это совершенно другая страна и совершенно другие отношения. Не было такого, чтобы у порога стояли домашние с воплями: «Не пущу!» Воспитаны были в духе патриотизма, понимали – надо», – подчеркивает Евгений Соколов.

https://www.youtube.com/watch?v=FflYBoGJEL8\u0026pp=YAHIAQE%3D

Ликвидаторы последствий аварии на Чернобыльской АЭС

Фото из личного архива Владимира Землякова

Людям, въезжающим в 30-километровую зону вокруг Чернобыльской АЭС, которая сейчас называется зоной отчуждения, открывалась жуткая картина: ни животных, ни птиц, ни встречных машин на всем пути, только заброшенные дома и зловещая тишина.

Александр Анатольевич Перфильев находился в Чернобыле с сентября по декабрь 1986 года, до завершения объекта «укрытие», когда над АЭС строили укрывной «саркофаг». Он командовал полком военных строителей. Награжден орденом «За службу в Вооруженных Силах СССР».

«Я тогда служил в армии, был заместителем командира полка и был направлен в Чернобыль приказом командира для ликвидации последствий аварии. Мне было тогда 38 лет, была семья, сын.

То, что мы там увидели в первые минуты, производило самое тягостное впечатление: брошенные деревни, спущенные пруды, где ранее занимались рыбоводством, разлетевшиеся по округе куры и повсюду заросли чернобыльника под два метра высотой. Птиц не было слышно. Местных жителей эвакуировали.

Правда, в деревне Колпачи остался один 90-летний старичок – не захотел никуда уезжать», – вспоминает Александр Перфильев.

С первых дней было установлено ограничение на предельно допустимую дозу облучения в 25 рентген, после которой работник считался «сожженным» и выводился из зоны. У ликвидаторов была поговорка – радиация не пахнет. Единственное, что физически напоминало им об опасной ситуации – это постоянное ощущение больного горла, вызванное выбросами радиоактивных веществ в воздух.

«Саркофаг» против радиации

Строительство объекта «укрытие» – «саркофага» на четвертом энергоблоке

Фото из личного архива Владимира Землякова

Сначала на ЧАЭС работали молодые солдаты – 18-20-летние мальчишки, которые ни о чем не думали.

Они беззаботно лежали под солнцем на радиоактивном песке, ели зараженные фрукты, которые в то лето висели нетронутыми в каждом заброшенном саду.

Ловили рыбу в заводях рек и собирали грибы в окружающих атомную электростанцию лесах. Многие набирали большую дозу в 25 рентген, даже не успев выйти на работы.

Позже начали призывать людей постарше, у которых уже были семьи и дети, а главное, опыт. Тогда возведение «саркофага» над Чернобыльской АЭС значительно ускорилось.

«В первые три дня мы усиленно изучали технику радиационной безопасности. Заместитель главного инженера по радиационной безопасности Евгений Соколов инструктировал меня полдня – куда вообще нельзя ходить, где можно находиться столько-то времени.

Ежедневно нам выдавалась карта с обозначением, в каком месте какое излучение, и расчетом – сколько минут в какой зоне должен работать солдат.

Не часов, а минут – 5 или 20 минут в день, в зависимости от степени радиационной нагрузки», – рассказывает Александр Перфильев.

Ликвидатор поясняет, как работали люди. Например, нужно было заварить дыры, обнаруженные в кровле укрытия на четвертом энергоблоке. Из третьего блока выпускали солдата, он добегал до нужного места, хватал сварочный аппарат, за 5 минут делал сварочный шов длиной 5 сантиметров и бежал назад, чтобы не превысить установленную предельную дозу облучения.

«Хотя суммарная доза первоначально была установлена высокая – 25 рентген, потом ее постепенно снизили до 5 рентген. В каждой части был замначальника по радиационной безопасности, который должен был следить, чтобы люди не подвергались запредельной нагрузке. За это очень строго спрашивали.

Тот, кто получал больше 25 рентген, считался «сожженным» и выводился из зоны. Каждый день в полк прибывало примерно 400 новых людей, и каждый день мы провожали 400 человек домой.

Всего в полку было от 2,5 до 3 тысяч человек, этот баланс все время поддерживался», – вспоминает Александр Перфильев.

Строительство объекта «укрытие» – «саркофага» на четвертом энергоблоке

Фото из личного архива Владимира Землякова

По словам очевидцев, все в радиусе 500 метров от эпицентра взрыва – четвертого энергоблока – было завалено. Поэтому помимо основных работ нужно было расчистить подъездные пути, снять зараженную радиацией землю, завезти новую, а также балласт, чтобы проложить дорогу. Было много разрушенных малых сооружений – труб и мостов, вышли из строя стрелочные переводы.

Было принято решение сформировать специализированные батальоны – путевой батальон, батальон по строительству искусственных сооружений, роты радиационной разведки, базу материально-технического обеспечения, медицинский батальон и главное – мехбат.

Масштаб строительства укрывных сооружений был огромен: несущие балки, составлявшие основу «саркофага» над Чернобыльской АЭС, достигали в длину почти 50 метров.

«Моя работа на аварийном блоке началась 1 ноября в день монтажа балки «Мамонт», которая делила южную сторону блока пополам. Ее длина составляла 47 метров – это половина футбольного поля. Вес – 160 тонн, высота – 5,5 метров.

Монтаж балки длился почти 14 часов, и в течение этого времени все работы на блоке были прекращены.

Закончили монтаж в восемь вечера, и я никогда раньше не видел такой радости у мужчин, как тогда – все обнимались и поздравляли друг друга», – рассказывает Владимир Земляков.

В тот день ему дали задание к утру собрать траверсу – такелажное приспособление – для монтажа плит перекрытия. Их называли клюшками, так как сбоку они напоминали их по форме. Земляков вдвоем с электросварщиком собрали оснастку к трем часам ночи. Там ликвидатор получил свою первую дозу радиации – 1,25 рентгена. За все время пребывания в Чернобыле он получил в общей сложности 25 рентген.

«И вот 30 ноября – последняя смена на аварийном блоке. Я занимаюсь документацией, бригада демобилизована. Отряд сварщиков – более 100 человек – закрепили предварительно уложенные на кровле нащельники. К утру 1 декабря работа была выполнена. Так завершилось строительство временного укрытия четвертого аварийного блока ЧАЭС», – вспоминает Владимир Земляков.

Памятник ликвидаторам техногенных и радиационных катастроф в Протвине

Александр Жолудов, Протвинское ИА

По статистике Министерства среднего машиностроения СССР, в ликвидации аварии на ЧАЭС приняли участие порядка 56 тысяч человек. Учитывая остальные задействованные ведомства, всего ликвидаторов было более 600 тысяч. Каждый из них выполнил свой долг и уехал домой, вымотанный спешной, тяжелой и опасной работой, требовавшей огромного напряжения и концентрации.

До сих пор работники с благодарностью вспоминают отношение к трудящимся, которое было принято в Минсредмаше. Благодарен ведомству и энергетик Валерий Федорович Зябрев, который был дважды командирован в Чернобыль – в июне-июле и сентябре-декабре 1986 года.

«Не дай бог, если еще на какой-то атомной электростанции в России случится что-то подобное – не знаю, кто будет ликвидировать последствия.

Какое министерство справится с этим так же, как Средмаш? Ведомство дорожило своими людьми – от токаря до руководителя большого ранга, и это делало всех нас сплоченными.

Это была заслуга всего министерства во главе с Ефимом Славским. Это была кузница кадров самого высокого уровня», – подчеркивает Валерий Зябрев.

В 2003 году в Протвино открылся мемориальный обелиск «Сломанные крылья», посвященный участникам ликвидации техногенных и радиационных катастроф. Его автором стал протвинец – художник Владимир Михненков.

Памятник составлен из двух крыльев: одно из них пронзили стрелы радиации, но второе продолжает стремиться ввысь. Слова на изломанном каменном основании гласят: «Мое сердце сгорело в лучах ада. Твоя жизнь защитила мир от катастрофы».

Каждый год 26 апреля возле мемориала собираются ликвидаторы аварии на ЧАЭС.

«Чернобыль – это люди, и любая встреча, можно сказать, как праздник. Я не преувеличу, когда скажу, что там были люди нестандартные, и даже самый высокий чиновник, если нужно, вставал на место рабочего. Я горжусь тем, что знаком с этими людьми. Каждая встреча с ними – это и память, и слезы, и гордость», – заключил Евгений Соколов.

Ирина Александрова, Ольга Борисенко